Когда Барнс пишет о Флобере, он называет несбывшиеся жизни словом «апокрифы».
После публикации «Госпожи Бовари» Флобер перестаёт грезить альтернативными вселенными, в которых он — индийский брамин, безымянный странник в Южной Америке, погонщик мулов в Бейруте, грабитель из Смирны, супруг Луизы Коле. Апокрифы заканчиваются, потому что начинается настоящая жизнь, которая позволяет ему писать книги — а значит, быть всем и сразу, космополитом, китайцем и французом в равной степени и в равной степени изгоем по обе стороны.
Когда я закрываю глаза, я обнаруживаю себя на берегу озера, теснящегося на финской границе. Переплыть его на резиновой лодке под покровом ночи, добраться до ближайшего отделения полиции, I seek an asylum, и вот ты в нищете и безопасности, абсолютно ничей, босой и безъязыкий в чаще нечитаемых финно-угорских слов.
Когда я открываю глаза, я вижу, как за колючей проволокой сгущается тьма. Иногда я засыпаю и вижу себя торговцем свечами, но прогоняю от себя навязчивые псевдомессианские мысли. Что я могу сделать для революции, когда всё, что я умею, — это складывать буквы в слова? Праздник заканчивается, гвоздики отцветают, рвётся самая тонкая струна. Прощай, прекрасная Россия будущего, где я не был никогда. Завтрашний день — за молчаливыми людьми с самодельным оружием в руках.
В своих апокрифических снах я навсегда остаюсь с ними.
Но взаправду оставаться в этой заколдованной стране я не могу.